Деловой еженедельник «Конкурент» изучил записки советского биолога, энтомолога и биогеографа Алексея Куренцова, чтобы рассказать читателям о первом в истории Дальнего Востока восхождении на гору Пидан.
Как известно, Пидан - эта самая высокая точка Южного Приморья. По сей день она является «лакомым кусочком» для ученых и исследователей. В 1923 году Алексей Куренцов совершил первое из документально зафиксированных восхождений на Пидан. Во время своего путешествия ученый вел дневник, в котором детально расписывал происшествия на пути наверх, к самой вершине горы Пидан. Корр. «К» рассмотрел самые интересные записи дневника.
– Наступил полдень, когда мы начали подъем на Пидан. Гора, покрытая обширными полями каменистых россыпей, издали напоминала пряди волос седеющего старца.
Можно представить, как велико было наше желание скорее подняться на вершину, которую в те годы никто из натуралистов не посещал. Подъем, несмотря на большую крутизну склонов, оказался нетрудным. Местами склоны покрывали заросли микробиоты и кедрового стланика; они языками тянулись к вершине по менее ветробойным участкам. Если в субальпийских лугах совершенно не чувствовалось ветра, то с приближением к вершине он заметно усиливался, что сразу отразилось на фауне насекомых. Особенно мало было бабочек…
Повторно Куренцов взошел на Пидан спустя пять лет, найдя на склонах горы старую заброшенную кумирню.
– 27–30.VI. Пути к сопке Пидан. Все чаще и чаще встречались водопады. Были места, где ручей давал подряд целый ряд каскадов, гул и шум которых мешал слышать еще какие-либо звуки в тайге. Сколько могучей девственной красоты в верховьях ручьев северных падей! Здесь, кажется, никогда не бывало палов (они очень сыры и холодны), и тайга еще не видела здесь ни пилы, ни топора. Она не допускает сюда человека — эксплуатирующего ее всю целиком, она здесь сурова. Она не прочь еще принять охотника да китайцев-женьшенщиков. Громадные, влажные, краснеющие от мхов камни, заглушающий все шум водопадов, черная от густоты, осеняющая берега замшелая тайга и чуть-чуть заглядывающее солнце — вот картина верховий горных ручьев. Полумрак тайги здесь вполне гармонирует с кажущейся безжизненностью.
Путь был настолько труден и малодоступен, что больше версты вряд ли можно было пройти. Тайга с завалами по берегам, выступающими камнями совершенно не пускала. Пуская в ход руки, цепляясь и ползая на четвереньках, мы с большими усилиями брали каждый шаг. Ежесекундно мы рисковали сорваться с камня, упасть в водопад или в бурную струю ручья. Каждый из нас принял холодную ванну. Мне и моему другу помогали при прыжках с камня на камень резиновые подошвы на ботинках, которые не скользили и часто удерживали нас на отполированных водой плитах и не сползали в воду. Мы также использовали в наших переправах упавшие и перекинутые через ручей деревья. Пройдя метров десять и оглянувшись назад, просто не веришь, как ты мог пройти эти трущобы. Виднеются всюду нагромождения громадных камней — то тупых, то острых, то дающих: настоящие стены, между которыми ревет, обращаясь в белую струю, вода. А созерцание красот, окружающих тебя, заставляет забыть про все трудности и с еще большим подъемом духа и сил идти вперед, преодолевая все встречающиеся трудности.
На третий день в один час дня мы взобрались на вершину. Анероид показал 1260 метров. Только к северу открывался вид на вершину Цамо-Дынзы и Тахидюнза, да к северо-востоку временами открывались склоны горы Хуалаза — с осыпями и виднеющимися островами Microbiota. К морю же туман закрывал все. Можно было видеть, как его пелена ударялась в хребет Дадянь-Шань, и потом туман уходил вверх, не переваливая в Кангаузский водосбор. Вскоре же туман окутал и вершину Пидана, и мы потеряли возможность ориентироваться и идти по хребту, т. е. были вынуждены отказаться от мысли идти по хребту до Смольной пади. На несколько минут туман как будто рассеивался, блестело солнышко и оживал на вершинах мир насекомых.
При спуске мы слышали в отдалении рев мишки, который, сердясь, что в его владения попали люди, довольно долго обнаруживал себя ревом.
30.VI. Утром мы тронулись в обратный путь правым распадком. Ручей был также порожистым, с водопадами и озерами, полными форели. Нам скоро попалась тропа на берегу ручья, и, идя по ней, мы подошли к полуразрушенной фанзе. Поодаль от фанзы, сзади, оставалась и полуразрушенная кумирня с красными ленточками. О многом заставили подумать эти таежные руины.
Очевидно, соболевщики или женьшенщики, поселяясь в тайге, приносят дары своему богу и просят у него вынести все невзгоды в суровой и дикой тайге. Молятся они здесь, у подножия Пидана, прежде чем начать тяжелый путь и перевалить «великую сопку» Пидан к южным падям, где, как мне говорили китайцы, еще можно находить целебное священное растение женьшень. Мы вступили, следуя тропе дальше, в долинный уссурийский лес с лианами, папоротниками и разнообразными кустарниками. Тропа вскоре потерялась. Мне кажется, что тропы в верховьях ручьев соболевщики или охотники за женьшенем спутывают нарочно, дабы не проникал бы торный путь к их зимовью и обитанию. Да, я еще не упомянул, что в вершинах двух ручьев к Пидану встречается очень много соболиных ловушек — давилок. Нам попадались даже вполне настороженные.
Со временем Куренцов благодаря своим исследованиям снискал международную известность и получил степень доктора биологии. Но в жизни как был, так и оставался очень скромным человеком, без претензий. Жил вдвоем с женой Галиной в обычной двухкомнатной квартире в доме на углу улицы Суханова и сквера Суханова, где у Куренцова был переделанный из кладовки кабинет размером 2х3 метра. Весь кабинет был забит шкафами с книгами и коллекциями насекомых — коллекции были в плоских фанерных ящичках. После смерти Куренцова его жена сдала книги в библиотеку филиала Географического общества СССР, а коллекции — в Биолого-почвенный институт.
В публичной печати первое описание восхождения на Пидан появилось спустя 30 лет после восхождения Куренцова. Это был материал геолога Натальи Емельяновой «Поход на хребет Ливадийский», помещенный в журнале «Вокруг света» № 7 за 1953 г.
– Подъем на гору всегда казался мне сродни высоким человеческим замыслам. Гранитные кубы были гораздо больше человеческого роста. По ним приходилось лезть, едва удерживаясь за камни руками. Это напоминало знаменитые красноярские столбы, где граниты стоят так же прочно, и где этот лаз по камням приобрел права гражданства, как своеобразный и увлекательный спорт.
И вдруг на этом последнем подъеме раздался странный звук, будто крик изюбра, но закончившийся громким «У-а-у». Это было так, будто, просыпаясь, зевнула над нами сама гора.
Хотя я видела немало красивых мест, однако совершенно незабываемое впечатление останется у меня от ливадийских водопадов, прекрасной тайги, мощных гранитных осыпей и этого утреннего зевка горы. Я не рассчитала еще одного: казалось, что, достигнув вершины, мы увидим то, что осталось позади нас, и заглянем вперед. Но на вершине совершенно исчезло ощущение чего-то оставшегося позади. Отсюда, куда ни взгляни, все было: только вперед.
Все зеленое, плодородное Приморье лежало перед нами. Виден был Владивосток и Русский остров, Уссурийский и Амурский заливы, Шкотово. Виден был остров Аскольд — синеватой глыбой в голубом дымном море — и бухта Находка. Партизанская ветка лежала прямо от Шкотово на восток, пробегая Романовку, Новонежино, Лукьяновку.
На восток от нас, перепоясанная полосами тумана, поднималась вершина Криничной. На юго-западе чуть-чуть наклонил голову Лысый Дед. Протянулся товарный поезд от Лукьяновки к Новонежино. Казалось, весь край проснулся под нами и вот работает там, внизу.
Неожиданно как-то сбоку над узким гребнем хребта, взмыв крыльями, пошли в синее небо два орла. Им было что осматривать с великолепной высоты.
