Сегодня, 21 мая, во Владивостоке проходит Ночь Музеев. Каждый из музеев долго готовился к этой дате: продумывал программу, разрабатывал мероприятия и оформлял новые выставки. Но для того, чтобы каждый из нас смог увидеть предметы старины, узнать об истории города и края, прикоснуться к канувшим в Лету моментам жизни, в музее ежедневно, и иногда еженощно, трудится огромное количество людей.
Работа ни одного музея мира не может идти без сотрудников отделов хранения. Они всегда остаются в тени, про их работу никто не знает, но без нее ничего бы не получилось. Мы встретились с Натальей Панкратьевой – одним из хранителей музея Арсеньева во Владивостоке. Наталья Александровна рассказала о том, какой труд стоит за тем, чтобы мы с вами могли прийти в музей и полюбоваться предметами, фотографиями и картинами.
– Наталья Александровна, как давно вы работаете в музее и почему выбрали эту специальность?
– В музей я пришла в 86-ом году. Я училась на историка, и уже на последних курсах работала. Мне казалось, что это очень интересная работа, тем более, что поначалу я специализировалась на археологии. Сначала я была экскурсоводом, потом «доросла» до старшего научного сотрудника и хранителя коллекций. Работа, конечно, тяжелая, временами монотонная, но все равно очень интересная.
– Сейчас часто приходят на работу новые люди?
– Несмотря на низкую зарплату, приходят часто. Но многие предпочитают оставаться экскурсоводами – ведь именно на этой работе есть общение с людьми, ты видишь и чувствуешь благодарность. А мы же, сотрудники отдела хранения, всегда в тени, ведь никто из посетителей не может прийти к нам и сказать «спасибо». Плюс ко всему, музейный хранитель – очень ответственная работа, на нее не берут человека с улицы. Прежде, чем стать хранителем, сотрудник должен отработать на другой должности музея не меньше двух лет.
– А в чем заключается работа сотрудника отдела хранения? Чем вы занимаетесь?
– Музейные хранители ведут учет всех экспонатов, следят за их передвижением и отвечают за сохранность. К тому же, вещи могут подолгу лежать в хранилище. Ведь дома мы убираемся, и здесь тоже надо поддерживать вещь в надлежащем виде. Это я сейчас такая красивая (в блузке и юбке), обычно я выгляжу далеко не так. Еще ведется научная работа: вещь надо изучить, чтобы привести ее в цифровой вид. Надо знать, что это за вещь, откуда она, зачем она к нам поступила. Это целый труд, направленный отдельно на каждую вещь, даже на самую маленькую.
– А где находится само хранилище?
– Этого не знают даже многие сотрудники музея. В фонды не пускают никого, кроме сотрудников отдела хранения. А на самом деле, хранилище у нас не одно. Сейчас в запасниках хранится более полумиллиона экспонатов. Также не надо забывать о том, что мы объединенный музей, у нас есть филиалы в крае, у них есть свои коллекции. Крупные коллекции в Чугуевке, Арсеньеве, Лесозаводске. Так как мы исторический музей, большая часть коллекции связана с историей и документирует историю края. У нас хранится большое количество документов, газет, журналов, книг. У нас очень неплохая археологическая коллекция. Конечно, с Институтом истории и археологии нам тягаться не приходится.
– Что представляет из себя хранилище?
– Хранилище разделено по секторам. Есть сектор учета, хранения, сектор реставрации. Сами коллекции разбиты по типам: документы, книжно-газетный фонд, фотофонд, вещевые коллекции, которые делятся по материалам – дерево, металл и так далее. Единственная коллекция, которая хранится не по типу материала – оружие.
– У вас есть любимый экспонат?
– Сложно сказать. Обычно я люблю то, над чем сейчас работаю. Например, в последнее время мы были заняты созданием экспозиции мебели, поэтому сейчас мои любимые экспонаты – предметы интерьера. А вообще, самая наша любимая часть – это, конечно же, наши дореволюционные коллекции, которые, к счастью, сохранились. Это большая удача, потому что у музея была очень сложная история. Во-первых, мы не были государственным музеем, мы были общественным: общество изучения Амурского края. Во-вторых, в период интервенции коллекция могла просто-напросто исчезнуть. Здание музея заняли французы, у них там располагался штаб, стояли солдаты. А все экспонаты просто скинули в подвал. После того, как советская власть в городе установилась окончательно, в 1925 году вышло правительственное постановление о том, что музей становится государственным. И сотрудники начали заново ставить на учет каждый экспонат. Каждую вещь приходилось заново атрибутировать, потому что, во-первых, поменялись люди, прошло время. В те времена был большой социальный всплеск: кто-то уехал, кто-то эмигрировал, кто-то погиб. Пришли новые люди, не все из которых были знакомы с той же этнографией. На то, чтобы хотя бы восстановить, что мы имели, ушли годы. Несколько позже, в 30-40-е годы пришли очень грамотные музейщики. Очень большую этнографическую коллекцию собрал профессор Дегтярев, который работал в музее в 50-е годы. К сожалению, современные удэгейцы, нанайцы уже не говорят на родном языке, и историю и культуру своих народов восстанавливают по тем материалам, которые собрали Арсеньев и Дегтярев. К счастью, у нас сохранились дневники Арсеньева, его этнографические коллекции, которые он активно собирал по малым народностям. Последние наши крупные сборы проходили в 80-90-х годах. У нас до сих пор работает Елена Владимировна Сушко, которая работала с удэгейцами, которые еще могли помнить своих отцов и дедов.
– Каким образом пополняются фонды музея?
– В первую очередь, это экспедиции, проходившие в начале прошлого века. Экспедиции и археологические раскопки идут и сейчас. Например, у нас работает Вера Васильевна Капко, которая занимается изучением старообрядцев. Она один из немногих людей в Приморье, кого старообрядцы подпускают к себе, ведь это очень закрытое сообщество. Они подчас даже бытовые проблемы решают через нее. У Веры Васильевны потрясающие сборы, она занимается этой темой уже 30 лет. Еще у нас есть археолог Максим Якубов, который ведет серьезную работу на протяжении уже нескольких лет. Например, в прошлом году он впервые в Приморье нашел старинный музыкальный инструмент. Еще в том году он раскопал на острове Русском поселение корейцев. В конце XIX века иностранцев с острова стали выселять, и они были вынуждены уйти, оставив свои дома. Есть также плановые закупки. Но для этого сотрудники музея проводят тщательные исследования, чтобы понимать, необходима ли музею та или иная вещь. Я бы отнесла этот тип пополнения фондов к экспедиционному.
В советские годы музейные сотрудники работали по плану: план по сбору, вал. Тогда сборы шли очень планомерно. То есть нас отправляли на предприятия собирать данные. Это была очень рутинная работа, даже надо было ездить в коллективы читать лекции. Но, с другой стороны, сейчас мы имеем собрания, где есть образцы продукции предприятий. Иначе мы бы этого никогда не получили. Ведь даже нам, музейщикам, не всегда понятно, что останется, а что уйдет. И именно благодаря такому плановому сбору у нас есть прекрасная выставка фарфора, фотографии строительства и первых дней работы завода. Чтобы посмотреть со стороны и отсеять ненужную информацию, необходимо время. Естественно, мы собрали информацию о саммите, о стройках к нему, ведь это событие было историческим для Приморья. А относительно других текущих событий надо подумать, что заложить в фонды, ведь они тоже не резиновые.
А вот, например, выставка зеркал - это пример работы с населением. Сейчас люди до сих пор идут к нам, несут старинные вещи. Отчасти причина тому наши маленькие советские квартиры, в которых невозможно разместить большой шкаф или зеркало. Часто люди говорили нам, чтобы мы забрали вещи, потому что пилить или ломать жалко. Сейчас пришло такое поколение, которое изучает историю страны, историю своей семьи, это очень модно. Я считаю, что это очень хорошо, так и должно быть. И нам часто стали отдавать вещи со словами: «Мы считаем, что не только наша семья должна любоваться этой вещью, но и все горожане тоже могли посмотреть, раз несколько поколений семьи берегли эти вещи». Именно с этими словами нам отдали шкаф, который сейчас стоит в музее на Петра Великого. Прабабушка дарительницы приехала во Владивосток в начале века, и эта мебель стояла в доме, в котором она поселилась, на Первой Морской, и так она с семьей кочевала по квартирам, даже в «Хрущевку» переехала. Семья сохранила эту мебель, которая в наших малогабаритных квартирах занимала почти все пространство. Еще в нашей экспозиции есть шкаф Бриннера, который одни из хозяев распилили, это очень интересная история. У семьи Бриннеров была домработница, которая устроилась к ним в 16-летнем возрасте и проработала у них почти 20 лет. Когда Бриннеры были вынуждены ночью тайком бежать, они не взяли с собой ничего, кроме документов. А вещи семья отдала прислуге, и этот самый шкаф достался домработнице. Это платяной шкаф, очень добротный, с резьбой. Она жила в частном домике в районе Эгершельда, и он там благополучно стоял. А когда ее семья переехала в новую «хрущевку», шкаф не прошел по высоте, и у него спилили верхнюю часть, корону. Потом, когда пришла мода на стенки, шкаф распилили пополам и вставили между частями полочки.
– Есть в фондах музея такие экспонаты, которых еще не видели посетители?
– Наше хранилище не настолько большое, чтобы там были предметы, которые ни разу не выставлялись. Даже если это будет не отдельная экспозиция, но для оформления так или иначе вещи привлекаются. Есть выставки, которые были еще в советские годы, а сейчас мы их повторяем, конечно, в другом виде и с другой концепцией. Но говорить о том, что посетители не видели этих предметов, мы все-таки не можем.
